Уже в эту среду, после более чем годичного перерыва, возвращается культовый комикс Майка Миньолы — Hellboy in Hell. Событие невероятно значимое для всех поклонников творчества Майка, и в честь этого предлагаем освежить свои воспоминания и перечитать первые шесть выпусков серии. Но чтобы это не было простым перечитыванием, мы перевели подробные комментарии Миньолы к первым выпускам, которые он дал в интервью порталу The A.V. Club.
Из этого интервью вы почерпнёте много нового не только о самой серии, но и обо всём творчестве Майка. Для удобства интервью разделено на две части. Сегодня будут прокомментированы первые три выпуска, завтра — остальные номера. Чтиво невероятно увлекательное и обязательно должно сопровождаться параллельным чтением самого комикса. Так что выделите часик и окунитесь в невероятный мир Майка Миньолы. Приятного чтения.
Hellboy in Hell #1: The Descent
— Когда вы приняли решение убить Хэллбоя?
Сложно сказать, но совершенно точно я решил это давно. А в последнее время моё желание рисовать забавные и необычные миры только усилилось, так что я стал целенаправленно двигаться в этом направлении. Когда мы начали работу с Данканом Фегредо над Darkness Calls, я сразу решил, что это приключение приведёт Хэллбоя к его смерти. Правда, на тот момент, я ещё не знал, какой именно она будет.
В моей голове всегда продумана общая структура крупных арков. Например, он окажется там, потом что-то произойдёт, что приведёт его в совсем иное место, а потом ещё что-нибудь случится и т.д. И когда я начал делать эту серию с Данканом, я понял, что момент настал, и для героя начался финальный путь. Но в таких случаях трудно сразу предугадать всех участников действа. В начале был лишь этот свино-парень (Грюагак), который должен был служить катализатором события, а потом снежный ком покатился, и фигуры сами начали появляться на доске.
Как только Хэллбой оказался под водой с русалками, а потом и вовсе стал наследником трона Англии, я понял, что герой проделал невероятный путь, и теперь ему заказана дорога в Ад. Бывают моменты, когда в жизни героя происходят важные события, после которых ты уже не можешь пустить время вспять. И тогда доминошки начинают падать быстрее, чем тебе хотелось бы, и ты оказываешься в месте, в котором планировал оказаться, но значительно позже. Именно это и случилось со мной и Хэллбоем.
— Вы называете Ад «забавным» местом, в которое хотели привести героя. Довольно необычный подбор слов, особенно учитывая, как люди представляют себе Ад. Однако в течение всех пяти выпусков в воздухе действительно витает дух непредсказуемого и необузданного фэнтези.
Я всегда чувствую себя увереннее, когда рисую фэнтези. В том числе поэтому я в своё время уступил место художника «Хэллбоя» Данкану, что впоследствии оказалось отличным решением. Мы получили от него три замечательных книги. Такие, какими бы они не стали, останься я на рисунке. Я просто не люблю рисовать обычный мир. Да, я это делал, но больше не хочу. Поэтому и вернуться я был готов только в комикс, в котором может произойти всё, что угодно. В комикс, который целиком состоит из вещей, которые мне нравится рисовать. Так и возник Ад, который во многом походит на мир, созданный мной в The Amazing Screw-On Head и других странных историях из этой серии. Так Ад и стал целиком и полностью воплощением моей фантазии.
— В первом номере есть потрясающая сцена с падающим в Ад сердцем Хэллбоя, которое потом обретает форму самого героя. За ней следует большой кадр на всю страницу с Хэллбоем, более не красным, стоящем на камне и окружённым лангусто-подобными монстрами. Что сразу бросается в глаза, так это резкая смена цвета — интенсивный красный уступает место светло-зелёному, доминирующему во всём первом выпуске. Насколько тесно вы работаете с колористом Дэйвом Стюартом в вопросе выбора цвета для каждой сцены? Вы вообще продумываете покраску, когда рисуете?
Я всегда держу в уме покраску, иногда продумываю её даже на стадии создания сценария. Сцену погружения в Ад и трансформации сердца в Хэллбоя можно было реализовать только через цвет — сначала превратив сердце в красную точку, а потом при приближении обернув её уже в Хэллбоя. Дальнейший переход тоже, как мне кажется, был умным решением — выкрутить красный на максимум вплоть до столкновения, а затем выключить свет, а вместе с ним и почти полностью погасить свет Хэллбоя. После этого мы переходим к зелёному цвету, который слабо ассоциируется с персонажем. И красный Хэллбой в зелёной сцене начинает выглядеть, как рождественская картинка, что нас, само собой, не устраивает. Но ведь Хэллбой должен быть красным — мы с Дэйвом всех к этому приучили. Поэтому возникла идея сделать так, чтобы красный менялся в зависимости от его окружения. Это то, чего мы не могли позволить себе в историях, действие которых происходило в реальном мире. И этот отказ от красного цвета, как основного, во многом развязал нам руки. Мы с Дэйвом теперь можем больше экспериментировать с покраской.
Возвращаясь к изначальному вопросу, отмечу, что обычно у меня есть общее представление о том, какие цвета должны быть задействованы. Взять ту же зелёную сцену, я сразу видел её именно такой — цвет бездны, окраины Ада, полной хаоса, с самого начала в моей голове был зелёным. Мы с Дэйвом всегда обсуждаем каждый комикс по панелям, и если раньше я в своих объяснениях делал упор на цвета, то теперь я стараюсь передать ему настроение истории. Например, я говорю «Эта сцена грустная», или «Эта сцена тихая, но в этой панели ситуация начинает накаляться, а вот здесь она достигает своего апогея, а вот в этом месте снова успокаивается». Так у покраски возникает ритм, и это очень важный момент. Дэйв не всегда может понять то, что я хочу, только глядя на рисунок, поэтому я ориентирую его по настроению и эмоциям, которые хочу получить, а дальше он творит свою магию, выводя «сторителлинг» на качественно новый уровень.
Покраска играет важную роль, поэтому я не могу доверить эту деликатную работу кому-то ещё. Мы с Дэйвом уже столько лет работаем вместе, что у нас сформировался свой собственный язык. Он знает, какие цвета мне нравятся, а какие нет. В качестве «референса» я могу отослать к какой-нибудь предыдущей нашей работе или просто сказать «Этот цвет неба, который я люблю», и он поймёт. Всё-таки уже целых 15 лет он меня красит, и я сейчас прекрасно понимаю, что без него я далеко не уйду.
— В первом выпуске также особенно заметно влияние Джека Кирби на ваше творчество, все эти гигантские монстры и металлические/каменные демоны, с которыми сражается Хэллбой.
Да, в предыдущих историях про Хэллбоя у меня не было особой возможности отдать дань уважения Кирби или тому, что я называю «старыми комиксами». Где я мог бы добавить странного чародея, который делает различные фокусы с молниями и прочие магические заклинания. А здесь могу, и это доставляет мне огромное удовольствие. Это очевидные отсылки к «тем временам» и это то, что я планирую и в дальнейшем делать в этой серии.
— Последняя часть номера ознаменована резкой сменой настроения, когда вы показываете кукольное шоу «Рождественской песни» Чарльза Диккенса, а именно сцену, где Скруджа посещает дух Джейкоба Марли. Почему вдруг вы решили добавить этот эпизод в историю?
Это одна из моих самых любимых сцен во всей литературе, и я посчитал, что здесь она будет очень уместной. То, о чём идёт речь в этом кукольном представлении, органично вписывается в события выпуска. Сцена заканчивается тем, что к Скруджу должны явиться три духа. И они организуют ему «экскурсию», и всё это перетекает в то, что и у Хэллбоя будет своя «экскурсия».
Кроме того, я с самого начала решил, что добавлю в выпуск момент, который будет служить предупреждением: «Дети, я собираюсь делать в этой серии всё, что моей душе угодно. Каким бы странным это „всё“ вам не показалось. И эту сцену я делаю потому, что хочу её сделать». По смыслу она, конечно, отлично ложится в происходящее, но она также служит сигналом о том, что в этом комиксе могут произойти самые непредсказуемые события. И никаких ограничений для меня не существует.
Hellboy in Hell #2: Pandemonium
— Этот выпуск начинается с путешествия Хэллбоя в свою собственную историю, и герой оказывается в месте ярко-красного цвета. Цвета, присущего самому Хэллбою, когда он ещё жил на Земле. Чем обусловлено такой решение для этой сцены?
Эта цветовая гамма является следствием погружения в горячую среду — так Хэллбой возвращает свой оттенок. Цветовая параллель работает и на идейном уровне — герой оказывается в месте своего происхождения, в месте своего предназначения, поэтому да, здесь он снова становится красным. Но стоит нам удалиться от Пандемония и его красного пламени, как цвет Хэллбоя опять приглушается. И это важный момент, герой обретает свой привычный облик только в том месте, в котором ему суждено быть. Но только мы выдираем его из этой среды, как он перестаёт быть знакомым нам Хэллбоем.
— После того как статуи Пандемония огласили своё предупреждение, первой реакцией Хэллбоя было «Вот дерьмо!». Это достаточно простой, но очень действенный метод добавить в произведение юмор и создать ощущение неверия и удивления. Насколько вообще юмор важен для ваших историй про Хэллбоя?
Когда я начинал работать над «Хэллбоем», я не думал целенаправленно о том, чтобы добавить в него юмор, но вы должны понимать, что Хэллбой во многом списан с меня самого, а юмор является неотъемлемой частью моего характера. Что касается этого выпуска, то мне нравится создавать эту атмосферу грандиозности. Эти шекспировские и библейские мотивы, эти зловещие заявления. Но стоит мне это написать, как просыпается другая частичка меня, которой стыдно за весь этот пафос, и она старается всячески доказать, что не воспринимает всё это всерьёз — это и есть Хэллбой. И так всегда, с какой бы серьёзностью я не писал все эти сцены, я тут же нивелирую весь эффект лаконичными фразами Хэллбоя. Я каждый раз представляю, как читатели закатывают глаза от этого пафоса, поэтому когда Хэллбой оставляет свои саркастические комментарии в ответ, я даю понять, что у него точно такая же реакция на всю эту «чепуху».
— Есть ли у этой «Революции в Аду» какой-то исторический подтекст? Обилие красного цвета и здешняя архитектура очень сильно отдают Россией.
Я всегда стараюсь касаться политики очень поверхностно, и в моих историях она обычно носит общий характер, поэтому параллели можно провести практически с любой эпохой. Сам я обычно держу в уме Рим. Я, конечно, не историк и не знаю всех деталей, но основная идея заключается в том, что у сенаторов были особняки не в самой столице, но собрания они проводили именно там. И если вдруг что-нибудь шло не так, они тут же убегали в свои дома. Так и в моём Аду, как только началась настоящая революция, все дали дёру и попрятались в своих особняках, ожидая, когда придут «солдаты» и казнят их. Можно сказать, что этакий Рим и альтернативная версия его падения — это самое политическое, что было в моей голове.
— В сцене, когда Хэллбою вручают клинок, чтобы убить Сатану, заметно очевидное влияние «Макбета» и Юлия Цезаря. Более того, вы дважды цитируете «Макбет», до убийства и после, притом о самом убийстве как о свершившемся факте мы узнаём только в третьем выпуске. Чем вызвано желание создать тайну вокруг этого события?
Изначально я вообще не собирался раскрывать то, что случилось между панелями. Мне нравилась идея потерянной панели, что фактически и было во втором выпуске. У вас есть возможность что-то совершить и вы таким приёмом оставляете читателя в раздумьях: «Совершил он это или нет?». Я понимал, что убийство Сатаны — событие значимое, и мне нравилась идея сделать убийцей Хэллбоя, но я не был уверен, что готов всем в открытую рассказать, что да, он это сделал. Но потом я быстро осознал, что скрывать этот факт — тоже не вариант. Если он собирается это сделать, то ты не можешь обойти это стороной. В тоже время мне нравится приём, когда его окружение говорит: «Я слышал, что Сатана мёртв! Ты знал об этом?», — а он им в ответ: «Серьёзно? Ну и дела».
Я честно не нашёл решения, как можно было НЕ говорить о том, что Хэллбой совершил это убийство. При этом я не раскрыл причину этого поступка, и в этом не менее важная тайна, так что «потерянная сцена» никуда не делась. В третьем и последующих выпусках я ещё буду возвращаться к этому эпизоду, но ответа так и не дам. Вообще, я соврал бы, если бы сказал, что вся сцена была продумана с самого начала. Сейчас я знаю, что произошло и когда-нибудь обязательно об этом расскажу, но изначально не знал. Я часто многие вещи додумываю по ходу, оставляя себе место для отступления. «Здесь определённо что-то произошло, и придёт время, я разберусь в этом, а пока не хочу слишком рано загонять себя в угол». Вот я и оставляю такие моменты максимально туманными, в надежде когда-нибудь их прояснить. В том числе и для себя.
— Выпуск завершается сценой рождения Хэллбоя, большим моментом, к которому вы часто отсылали, но который никогда целиком не показывали.
Мы видели, как Хэллбой появился на Земле, видели, как его мать забрали в Ад, но есть огромный промежуток времени, о котором мы ничего не знаем. С самого начала работы над этой серией я понимал, что читатели заждались ответов на многие вопросы. Кроме того, это моё большое возвращение в комиксы, поэтому я должен был сделать несколько сцен, которые, просили того читатели или нет, проливали свет на некоторые важные моменты. При этом стараясь слишком многого не рассказывать. И я подумал, что сцена с отсечением руки Хэллбоя — один из таких важных моментов. Поэтому, если дети чего-то ждали, то они что-то и получили.
Hellboy in Hell #3: Family Ties
— В этом выпуске Хэллбой натыкается на своего дядю и родных братьев. Почему вы решили задействовать семью персонажа?
У меня есть два брата, поэтому я посчитал нужным провести здесь определённую параллель. Я всегда считал, что отношения Хэллбоя с отцом были очень сложными, знал он об этом или нет. Это сложные отношения, в которых отец возложил на сына определённые надежды. Он пожертвовал собой, чтобы Хэллбой стал кем-то особенным, и то, что Хэллбой отказывается от своего предназначения, не делает эту жертву менее значимой. Я думаю, что это неплохая идея, хотя, признаться, было удобно в начале прописывать отца Хэллбоя как одномерного демона.
Но если персонаж планирует надолго задержаться в серии, то я со временем должен его понять. Поэтому сделать отца более продуманным героем было важным для меня пунктом. Братья же появились и остались одномерными персонажами, хотя, задержись они ещё на пару страниц, и я бы рассказал о них парочку интересных вещей. Но, опять-таки, я должен был вернуться к шекспировской идее «коварной семьи». «Нет, ты этим завладел. Теперь моя очередь!». Не подумайте, в этой сцене нет ничего автобиографического (несмотря на мой изначальный посыл с братьями), просто эксплуатация идеи Шекспира о том, как функционируют семьи.
— В концовке эпизода воссоединения семьи внезапно появляется Левиафан и всё быстро заканчивает. Это один из тех образцовых моментов, которые подтверждают, что произойти может всё, что угодно. Когда вы работаете над сценарием, вы целенаправленно выискиваете эти спонтанные решения для «странных» развязок?
Когда много факторов играют роль, меня всегда терзает любопытство. «Было бы забавно, если бы вдруг произошло вот это». Поэтому, когда я планирую сцену, я в первую очередь продумываю, что должно быть сказано и сделано, а также то, как я из этой сцены найду выход. Возвращаясь к разборке братьев, отмечу, что к этому моменту эпизод себя изжил — персонажи уже подрались, уже обозначили свои позиции, и нужно было завершать эту сцену, и чаще всего я стараюсь завершить её до того, как она сама придёт к естественному разрешению. Т.е. довести всё до определённой кульминации, а потом добавить внезапный фактор, который никто из действующих лиц не ожидает. Идея с чем-то, появляющимся из толщи льда, была одной из самых ранних при планировании «Хэллбоя в Аду». И, честно говоря, я уже порядком устал от Астарота. Он появлялся в предыдущих историях уже множество раз и всё время ныл о судьбе Хэллбоя, его предназначении, бла, бла, бла. Читатели устали от этого парня, я устал, поэтому давайте избавимся от него максимально быстро и внезапно.
— За эпизодом, в котором становится ясно, что Хэллбой убил Сатану, следует потрясающий кадр, где он, окружённый гигантскими кальмарами, стоит посреди бездны и осознаёт незначительность своего существования. Это интересный способ показать, что Хэллбой более не самое уникальное создание в этом мире, и насколько этот факт его угнетает. Откуда возникло композиционное и идейное решение для этой сцены?
Люди часто говорят, что я черпаю особенно много вдохновения из творчества Говарда Лавкрафта, и я думаю, что чаще всего они имеют ввиду, насколько мои чудовища (со всеми этими щупальцами) походят на творения Говарда. Однако главной лавкрафтианской идеей, как мне видится, является эта огромная неизвестная нам вселенная, на фоне который человечество меркнет. Я хотел это показать. Хэллбой убивает Сатану, выполняя предначертанное, и теперь он понимает, что его становление как Зверя Апокалипсиса неизбежно. Всегда очень просто делать Хэллбоя самым большим элементом истории. Однако важна перспектива — если бы я нарисовал карту Ада, то Ад стал бы маленькой точкой в море неизвестной, хаотичной, бескрайней вселенной — и этой сценой я хотел сделать то же самое с Хэллбоем, показать, насколько он незначителен на фоне всего этого неизвестного и неизведанного.
В моём представлении эта вселенная — огромное хаотичное пятно, полное этих медузо-подобных существ, и в этом бесконечном море есть маленький островок, этот маленький мирок, в котором живёт и действует Хэллбой. Идея сделать Хэллбоя, хоть и ненадолго, лишённым какой-либо цели для существования и дрифтующим в этой огромной неизведанной вселенной, кажется мне невероятно сильной. Также, этот момент отсылает к концовке «Франкенштейна». В финале книги герой уплывает вдаль на одинокой льдине, и я всегда считал эту сцену красивым, грустным и очень поэтичным концом для персонажа. Просто уплыть и раствориться во всём этом бескрайнем пространстве. Я хотел повторить это ощущение с Хэллбоем.
Продолжение интервью вы можете прочитать здесь.
Источник: The A.V. Club
