Всё-таки никто так не владеет жанром хоррора, как жители японского архипелага. Их метод представления сверхъестественного со всеми этими чёрными космами на бледную рожу, цокающими звуками и неестественными движениями если даже и не пугает, то, по крайней мере, воспринимается куда изящнее расчленёнки, гектолитров крови и орущих уродцев Америки и иже с ними. Конечно же, Япония тоже не без изъяна. Так или иначе, анорексичные девки всё равно выпрыгивают из темноты, а туповатые жертвы так и норовят попасться в их лапы. Принято считать, что «ужасы» в большинстве своём вообще жанр недалёкий — от людей недалёких, про людей недалёких, для людей недалёких. И в большей своей доле это действительно так.
Эфемерность заключена в самой сути жанра. Страх — главный аргумент хоррора против читателя/зрителя — вещь крайне ненадёжная, волатильная, непостоянная (сейчас где-то в Готэме плачет один Скэркроу). В 40-ые люди боялись загримированных борисов карловых, в 60-ые — монстров, в 80-ые — маньяков, в 90-ые — вампиров, сейчас боятся зомби, чего будут бояться завтра — покажет время, но наверняка это будут злые искусственные интеллекты. То, что пугало людей хотя бы десять лет назад, уже на данный момент смотрится скорее как очередной выпуск «Улицы Сезам», нежели как история ужаса. Во многом эта глобальная проблема ужастиков прямо вырастает из несостоятельности их сценарных основ. Цель подавляющей массы хорроров состоит в произведении не драмы, а краткосрочного эффекта — напугать тем, что в тренде, произвести впечатление, и отмереть, как подёнка. И вот в этот момент на сцену выходит «Shiki».
Адаптированная из книги в мангу (в 2007-м), а затем и в аниме (в 2010-м) история о маленьком японском поселении, атакованном классическими литературными вампирами, гордо встаёт на ступень выше своих собратьев по жанру, и делает это очень осознанно. Как-никак, хоррор с добротным сценарием — вещь, апостериори, штучная. С самого начала писательница и адаптатор делают элегантный ход, немедленно погружая читателя в маленькое сообщество, деревню с населением в 1000 человек, со всеми её эксцентричными жителями, бытовыми проблемами и ежедневными пересудами на скамейках, позволяя почувствовать себя сторонним наблюдателем, завести фаворитов, сделать ставку, кто умрёт первым, предположить, кто будет предателем, и прочая, прочая. А затем, неестественно быстро, начинаются смерти. Первая, вторая, и поехали.
Характерно для японского сторителлинга, главных героев сразу несколько, и движутся они разными, хоть и когерентными путями. Нелюдимый старшеклассник Нацуно, с помощью подростков Акиры и Каори ведущий независимое расследование растущего количества смертей, безусловно апеллирует к женской и юной аудиториям, тогда как всё внимание искушённого зрителя будет приковано к не-дуэту местного главврача Тошио Озаки и священника Сейшина Мурой.
Первый — молодой мужчина с бушующим пламенем праведного гнева и разочарованным усталым взглядом, не расстающийся с сигаретой и здравым всеобъемлющим скепсисом, второй — его друг детства, уравновешенный высокоморальный идеалист, молчаливый и раздираемый внутренними противоречиями атеист-священнослужитель. Именно эти двое, их союз, а затем разрыв и противостояние на морально-этической почве, вдыхают жизнь в, казалось бы, японскую версию «Жребия Салема».
И если начинается всё «за упокой» — с поездки по штампованным рельсам, воспроизведения вампирских тропов и введения архетипичных персонажей, то заканчивается всё очень даже «за здравие» — буквально все сюжетные линии, герои и злодеи после непродолжительной завязки делают стремительные развороты вширь и вглубь, и далее периодически, до самого драматичного финала, демонстрируют действительно интересное сюжетное развитие — даже превращённые в вампиров бывшие друзья, коллеги и соседи здесь неспроста, ой неспроста остаются очень человечными.
Наполнив книгу искренней человеческой драмой, идеологической войной двух союзных сторон на фоне локального вампиропокалипсиса, рефлексирующими вампирами, предательствами, откровениями и центральной идеей «Кто Прав: Тошио-вамироненавистник или Сейшин-вампиросимпатизёр?», задачей адаптатора Рю Фуджисаки стало проиллюстрировать хоррор Фуюми Оно в подобном же, нетипичном и изысканном ключе, без выскакивающих с диким взглядом тварей Дзюндзи Ито и визжащих онрё Хаюсуи Ямазаки.
Умерший неделю назад друг, корчащийся каждую ночь в ломке под окном; упыри, скопом осушающие старушку, покинувшую стены неприкосновенного жилища; словно саранча, облепившие дом дяди и тёти, с пустыми наркоманскими глазами пялящиеся у двери, через окно, с крыши и у заднего входа, не в силах зайти без приглашения, — новелла имеет жуткие сцены, но ни одна из них не ставит целью произвести джампскейр. Пролистав «Шики» на предмет страшных кадров, конечно, нельзя будет испугаться, как от «Mail» или «Gyo» — страх приходит после безоговорочного погружения в богатое хитросплетение отношений деревеньки Сотоба, благо, это несложно — только эмоциональный инвалид не найдёт здесь себе любимчиков для сопереживания.
